-Тридцать серебрянников. Вот что дают за самый смелый поступок всей твоей жизни. За жизнь, за смерть, за любовь, за мудрость, верность, дружбу, сомнения, бессонные ночи, отчаяние, угрызения совести, решимость… за предательство… за грядущее раскаяние и уничижение, за проклятия во веки веков – за все про все тридцать поганых серебрянников. А хуже всего то, что и не поторгуешься, потому что само осознаение того, что ты продаешь свою совесть уже настолько противно, что хочется поскорее закончить все это. За тридцать, так за тридцать, по рукам…
-Стоп, стоп, стоп!!! Это что?! Это по-твоему Иуда?! Где
ты такого Иуду видел?! А ну-ка быстро со сцены, после репетиции поговорим. Пошли
дальше. Акт второй, действие первое. Пилат, Иисус, стражники, прошу. И
разбудите кто-нибудь суфлера. Живее!!!
В театре каждый знает, что с режиссером спорить нельзя.
Нет, можно конечно, если ты прима какая-нибудь, желательно заграничная. Но если
ты всего лишь, скажем так, бедный
студент, который подрабатывает по вечерам в театре, то есть что-то между
актером третьего плана и помошником суфлера, тогда лучше не спорить. Делай все
что тебе говорят и молчи себе в тряпочку. Творчеством будешь дома заниматься, а
на репетиции не надо отнимать у режиссера бесценное время, которое он может
потратить на более опытных актеров, точнее актрис.
А вообще никогда не знаешь, какую роль получишь завтра. Но
если половина театра устроила забастовку, потому что зарплату уже третий месяц
не выдают, а другая половина - та, которой втихаря выдают зарплату за фамилии
на афишах, и которая непременно претендует на главные роли, сразу становится
ясно, как я мог получить Иуду при распределении ролей.
-Ладно, теперь займемся тобой, малец. - В зале уже никого
не осталось, и режиссер тоже спешил уйти,
но надо работать, что поделаешь. – Я понимаю, ты еще учишься, еще зеленый,
наивный, а играешь гада, при чем не абы кого, а Иуду. Это непросто. Да я и не
наезжаю на тебя. Щас я тебе все объясню, а на следующей репетиции ты уже
покажешь мне, каким должен быть Иуда. Слушай. Он противный, завистливый типаж.
Он посмел предать Иисуса. Почему? Ты думаешь жадный был, да? Ха, как бы не так.
Ну, это конечно тоже было, но все же тут не жадность главное, а то что, он
согласился сделать всю грязную работу да еще и чью-то бороду целовать за
тридцать серебрянников? Это Иисуса-то, который семью хлебами народ прокормил!
Да он же сам бесплатная круглосуточная столовая, зачем его апостолам еще и
деньги? А если понадобятся, нет проблем. У Иисуса, если хочешь знать, камень
был этот, как его, философский. Он любой металл в золото мог превратить. Зачем
продавать курицу, которая несет золотые яйца, за такую ничтожную сумму?! Ну
абсурд же. Тут дело в другом! Зависть тут сыграла главную роль, обыкновенная мужская зависть. Я специально говорю –
мужская, потому что есть женская зависть, а есть мужская. Женская – это когда
ты – ну, или не ты - называешь девушку,
которая явно красивее тебя, как бы это сказать… проституткой,только потому что
на твои – ну, не на твои, конечно - ноги так не оборачиваются. А мужская
зависть просто жуть. Тут вопрос самолюбия уже.
Вот смотри, Иуда весь такой деловой, хитрый, изворотливый, у баб успех
имеет. Да, да, а как же? Если мужчина деловой, то к нему все девки прямо
липнут. А он еще и не лишен кой-какой, так сказать, симпотишности. И вдруг этот
альфа-самец встречает Иисуса. А Иисус кто? Хиленький такой, тщедушный парнишка
с дурацкой бородой, никого не знает, ничего не делает, сидит себе,
философствует, за душой ни гроша, ну сразу видно. Но почему-то все, абсолютно
все представилтельницы прекрасного пола идут за ним. Ты представь даже… эти,
как их там, куртизанки, за ним толпами идут, а они ведь женщины опытные, кого
попало не поманят. Да и мужики тоже, все за ним. Вот апостолы эти. Вроде
нормальные ребята, не импотенты какие-нибудь. Рыбаками были, в море ходили,
акул там, скатов всяких ловили, ну настоящее мужское дело. А тут вдруг с ума
посходили и за Иисусом поперлись. И Иуда думает: что в этом Иисусе такого? Дай-ка
я тоже за ним пойду, посмотрю. А как пригляделся, понял, что ровным счетом
ничего в Иисусе нет, чего же он тогда выпендривается, что он чей-то там сынок.
Вообще деловые парни папенькиных сынков не любят. Если ты мужик, давай покажи,
кто ты есть, а до папочки твоего нам дела нет. И вот Иуде завистно стало. Я,
мол, реальный пацан, не хлюпик какой-то там, а все почему-то от Иисусика с ума
сходят. Как так можно-то? Он что, сын Божий, а остальные кто? Лохи, что ли?
Удар ниже пояса по мужскому самолюбию, понимаешь? Но дело даже не в этом. На
самом деле все гениальное просто. Иисус с Иудой не поделили кое-что. Что?
Женщину, что же еще?! Да, да. Библия об этом, естественно, умалчивает, но мы-то
знаем, что за бред сивой кобылы да за копеечную зарплату человека на крест не
отправляют. В общем, я хочу, чтобы завтра ты мне показала этого Иуду.
Завистливый такой, противный мужичок, глаза от злобы аж на лоб лезут. Еще и
ироничный. Вот это самое, когда он говорит: “А хуже всего то, что и не
поторгуешься”, это надо с ехидным таким смехом подать: ха! и не поторгуешься. А
еще он жадный, не без того конечно, этого мы не отрицаем, есть такое. Понял?
Ну беги домой, а то меня уже заждались.
В театре каждый знает, что настоящее творчество
начинается после спектакля. Дома, перед зеркалом, актер – Творец. Он спокойно
может стать кем угодно и не думать о десяти заповедях – режиссера, сценариста,
директора театра, критиков, председателя Союза театральных деятелей, зрителей,
коллег, конкурентов, жены и уборщицы.
Я запираю дверь своей комнаты, выключаю телефон, гашу свет
и становлюсь перед зеркалом.
-Добрый вечер, позвольте представиться, я – Иуда.
Я никогда не был уникальным, но был умным. Я никогда и
никому не верил на слово и не боялся потратить лишних полчаса, чтобы обдумать
все возможные комбинации. Поэтому никому – ни жадному ростовщику, ни опытной
шлюхе – никогда не удавалось обмануть меня. Глупые жалкие людишки, суетящиеся
вокруг меня, привыкли приписывать свою
непонятливость высшим силам – добрым, или злым. Если пошел дождь, значит
Бог услышал их молитвы. Если кто-то загадочно исчез, то его унесли злые духи.
Если кто-то умнее их, здесь что-то нечисто, потому что человек не может быть
умнее остальных. Меня они считали сыном дьявола, а Его – Бога.
Я не верил во всю эту “теорию злых и добрых духов”, и Ему
я тоже не поверил. Поэтому я и решил
последовать за Ним, послушать, что Он говорит, подумать. И я понял. Иисус был
гением. Все, что Он говорил, было правильно, но к сожелению все Его радужные
планы были рассчитаны на прекрасный мир, где живут такие же гении, как и Он.
Если тебя ударили по правой щеке, подставь левую. Врагу своему плати любовью, а
ближнего своего возлюби, как самого себя. Разве это не прекрасно? Но подумайте
сами, может ли так любить обычный человек? Я долго думал над этим и понял: не
может. Пройдет много тысяч лет, пока на земле появится еще один Иисус, и еще
столько же, чтобы их стало двое. А двое людей не могут стать родителями нового
общества, нового мира.
Иисус так не думал. Недостаток ума людей он компенсировал
обещаниями скорого Рая и угрозами вечных пыток в Аду. Надо сказать, это
помогало, люди верили Ему, им хотелось верить, но я-то понимал, что это
ненадолго. В конце концов им это все надоест, и они уничтожат тот лучезарный
образ всевидящего и всепрощающего Бога-отца, который сами же создали под
диктовку Иисуса. И это будет очень скоро. Однажды я сказал об этом Ему.
У всех гениев есть только одна проблема: они заведомо
знают, что гениальны, поэтому не терпят
возражений. Иисус смотрел на меня своими безмятежными, все понимающими глазами.
Когда я закончил, Он сказал, что я злой человек, потому и не верю в Царство
Божие. А раз я не верю, то и не увижу его обещанный Рай. Я рассердился, не
скрою. И тогда я попросил Его отпустить меня. Он не согласился. Лишь сказал,
чтобы я шел спать, потому что утром нас будут ждать новые заботы.
Тогда я и решил предать Его. Не из злости, нет, и не из
зависти. Это гении иногда завидуют друг другу, так ненасытны они в своей гениальности.
А умные люди знают, что зависть бесполезна. Своим предательством я хотел
остудить Его. Хотел показать, что люди, которые сегодня стоят рядом с Ним,
могут предать Его и даже отречься от Него. Что люди, которые еще вчера молились
Ему и клялись Его именем, могут разорвать Его на кусочки. Что людям не страшен
Ад, вот уже несколько тысяч лет они живут в Аду, и им не нужен Рай, потому что
они просто не представляют, что это такое и с чем его едят. Я хотел показать
Ему, что людям не нужен Сын Божий, который поведет их к новой жизни. Им нужен
кто-то, кто согласится стать козлом отпущения – отпущения всех их грехов.
Поверьте, если бы я не предал Его в четверг, кто-то
другой непременно сделал бы это в пятницу, в крайнем случае в субботу. А так
оно и случилось. Сегодня – две тысячи лет спустя, люди высмеивают Христа и его “теорию
о большой любви и понимании”. Вы, дорогие мои, предали Христа, и предали
намного хуже, чем я. А те, кто все еще считает себя верными Сыну Божию, заходя
в церковь, бросают в ящик для пожертвований маленькую монетку и чувствуют себя
героями. В одну копейку оценивают они Спасителя, а это, извините, меньше, чем
тридцать серебрянников…
…На поклоне все аплодисменты достались Иуде.