Соня. Мама ("Аминь")

В ту ночь Мария не могла уснуть. Иосиф ушел в соседнюю деревню, чтобы посоветоваться с искусным резчиком по дереву насчет одного очень дорогого заказа - деревянной шкатулки с инкрустацией. Мария не первую ночь оставалась одна. Муж довольно часто отлучался по делам и возвращался только под утро: что поделать, у бедного мастера нет ни старой кобылы, ни, хотя бы, осла. Но сегодня одиночество как-то странно угнетало Марию. Ночь казалась слишком темной и зловещей, она предвещала что-то... Страшное? Нет, не страшное, а что-то хуже, намного хуже. Мария подошла к окну, чтобы посмотреть на звезду: эта звезда появилась на небе в ту самую ночь, когда на земле появился ее сын - маленький Иисус. С тех пор она светила все ярче и ярче, особенно в темные ночи: в темные ночи так нужен свет. Мария отдернула белую занавеску и поняла, что это самая темная ночь в истории человечества: звезда больше не горела.
 - О Боже, - прошептала Мария.
 - Да, она больше не горит.
Мария повернулась на голос и увидела в темном углу комнаты своего сына - пророка, учителя, философа, лекаря, бога, но все же ее сына - Иисуса.
 - Мальчик мой...
Мария медленно подошла к сыну, обняла его, нежно поцеловала в лоб и заглянула в глаза. Какая боль отражалась в его глазах! Эта боль родилась вместе с мальчиком еще тогда, когда пастухи и маги искали его по свету звезды. И с тех пор чем ярче горела звезда на небе, тем чернее становилась боль в глазах маленького Иисуса. А сегодня его глаза были чернее этой черной ночи.
 - Прости, мама, - прошептал сын.
 - За что, малыш?
 - За то, что причинил тебе боль. - Иисус виновато посмотрел на маму.
 - Это не ты, глупыш, - сказала мама, прижав сына к груди. - Это все эта проклятая ночь. Наверное это самая черная ночь в истории человечества.
 - О, нет, мама, - Иисус мягко отстранился от матери и грустно улыбнулся. - Будет еще чернее.
Мария задрожала всем телом, так, что ей пришлось схватиться за край стола, чтобы не упасть.
 - Что ты задумал?
Тусклая свеча освещала только половину лица Иисуса. И эта половина лица улыбнулась, и столько боли было в этой улыбке.
 - Как будто ты не знаешь.
 - Это так ужасно, что я не могу представить себе этого, - губы Марии дрожали, когда она говорила это.
 - Тогда я скажу, - Иисус снова улыбнулся, а в его освещенном тусклым светом свечи глазу рядом с бездонной болью появилось сожаление, что он снова причинил боль маме. - Голгофа, деревянный крест, пара гвоздей и...
 - Деревянный крест?.. - прошептала Мария.
 - Да, деревянный крест, - улыбнулся сын, - но такой тяжелый.
 - Как это ужасно...
 - Нет, мама, в этом нет ничего ужасного. Каждый день сотни людей несут свои кресты на Голгофу. И Иисус Христос ничем не лучше их.
 - Ты так спокойно говоришь об этом, как будто это не тебя ждет такая обыкновенная ужасная участь! - закричала Мария и испугалась своего голоса.
 - Прости, мама, - снова улыбнулся сын.
 - За что?!
 - За то, что я рассердил тебя, - нежно улыбнулся Иисус, и эта улыбка успокоила его маму. - Да, это действительно не очень приятно, но я сам выбрал такую судьбу для себя. - Иисус снова улыбнулся, но глаза его постепенно наполнялись слезами. - А хуже всего то, что на кресте так неудобно. Плечи совсем не отдыхают после тяжелой ноши. Бедные доски, если бы они знали, как их трудно тащить на плечах, может они были бы полегче.
Мария медленно опустилась на колени перед сыном и обняла руками голову. Иисус незаметно проглотил слезу: он не хотел причинять матери еще большую боль. Но разьве от нее что-то утаишь? Мария медленно поднялась с колен и сердито посмотрела на сына.
 - Твой выбор? А другого выбора у тебя не было?
 - Надо же закончить то, что я начал, - сын старался не смотреть на мать.
 - Значит так ты решил поставить всему точку?!
 - Восклицательный знак...
 - Ты обо мне подумал?! - закричала Мария и ударила рукой по столу.
 - Прости... Нет... - прошептал сын: теперь он не смел поднять глаза на мать.
 - Ты меня прости, - прошептала Мария и прижала голову сына к груди. - Я такая эгоистка.
 - Нет, ты права, мама. Я допустил слишком много ошибок в своих расчетах.
 - А разьве их нельзя исправить?
 - Прости, мама...
 - Ты плачешь? - мать заглянула сыну в лицо, вернее ту его половину, которая была освещена.
 - Нет, но еще немного, и буду, - вздохнул Иисус.
 - Странно, ты никогда не плакал, даже когда был совсем малышом. - Мария пододвинула стул и села рядом с сыном.
 - Просто не хотел огорчать тебя, - вздохнул сын. - А в итоге...
 - Можешь поплакать. Это облегчает.
 - Спасибо, мама, но нет.
 - Значит ты так решил? - Мария посмотрела на угасающую свечу.
 - Да.
Свеча погасла. Теперь мать и сын сидели в кромешной темноте.
 - И ты так спокойно говоришь об этом?
 - О чем?
 - О том, что оставишь все и уйдешь.
 - Что я оставлю, мама? Я даже не смог научить людей любить друг друга.
 - Пусть пропадут все эти злые люди, из-за которых ты так страдаешь, - вскричала Мария. - Но не забывай, что вместе с ними ты оставляешь и меня, и Иосифа, который любит тебя, как отец. И всех своих друзей, в конце концов.
 - Друзей? - Иисус засмеялся. - Мама, а разьве у меня есть друзья?
 - О чем ты говоришь?! Сынок, пусть злые язычники ненавидят тебя, но ведь очень многие добрые люди любят тебя. Ведь именно для них ты покидаешь этот мир.
 - Любят? Да, ты права, меня любят. Но у друзей у меня нет. Люди любят пророка-Христа, человека, который спасает их от голода, болезней, и что еще важнее, от собственной злобы. Но у Иисуса нет друзей. Даже святой Иоанн, который крестил меня и которого я почитал, как учителя, не смог разглядеть во мне Иисуса-человека.
 - А апостолы?
 - Нет, они любят Христа-учителя. Во мне они видят смысл своей жизни, но не друга. Мама, быть смыслом чьей-то жизни очень хорошо, но не иметь друзей... так больно...
 - А?..
Иисус перебил мать:
 - Да, ты права. Пожалуй Иуда - мой единственный друг. И он сделает для меня самое ужасное.
 - Он согласился? - губы Марии снова задрожали.
 - О чем ты? - Иисус по-прежнему говорил спокойно.
 - Ты ведь попросил его предать тебя...
 - Нет, я не просил его.
 - Значит попросишь.
 - От тебя ничего не скроешь, - засмеялся сын.
 - Ты хоть понимаешь, но что обрекаешь его?!...
 - Да, это не справедливо. Но он все равно согласится. Он сделает это не для пророка-Христа, а для друга-Иисуса.
 - Почему он? У тебя ведь много учеников!
 - Они не согласятся. Обречь свое имя на вечное проклятье? Это слишком для них. Да и для Иуды тоже... Знаешь, я долго думал. Даже хотел сам продать себя городской страже. Не за тридцать серебрянников. Я бы взял больше. Не из-за денег, нет. Просто это слишком унизительно, когда твою жизнь оценивают всего лишь в тридцать серебрянников.
Мария не знала, что сказать, но не могла молчать.
 - Знаешь, это не так уж и мало.
 - Мало, мама, мало. Может быть Иуду меньше бы проклинали в будущем, если бы он взял сорок.
 - А ты посоветуй ему взять больше.
 - Ну что ты, мама? Он за тридцать покончит с собой. А больше...
 - Тогда... Тогда посоветуй ему не брать денег. Пусть продаст тебя за бесплатно.
 - Это еще хуже, - вздохнул Иисус. - Продать человека за серебро - это одно, а за бесплатно - совсем другое. Пусть будет тридцать. Все и так сложно, не будем еще усложнять.
 - Покончит с собой, говоришь? - прошептала Мария. - Неужели он выпьет яд?
 - Нет, повиснет на суку какого-то дуба. Надо признаться, очень крепкого дуба. Иуда знал в деревьях толк. Я всегда хотел познакомить его с Иосифом, да видно не успел.
 - Сынок, - голос Марии дрожал, - самоубийство - страшное преступление. Но ты прости его. Его можно понять.
 - Конечно его можно понять, мама. Но я не прощу его.
 - Но ты же сам говорил, что он - твой единственный друг!
 - Именно поэтому и не прощу...
 - Как ты жесток...
 - Прости, мама. Наверное я был плохим сыном для тебя.
Мария не ответила. Несколько минут мать и сын сидели в тишине, не нарушаемой ничем. Казалось, что все вокруг умерло, или затаилось в священном трепете.
 - Сможешь ли ты простить меня? - наконец прошептала Мария.
 - За что, мама? - удивился пророк.
 - Когда архангел Гавриил принес мне цветок брабиона и сообщил "благостную весть", я так обрадовалась. "Благостная весть"? Да уж, очень "благостная". Я так обрадовалась. Тогда я еще не знала, на какие мучения обрекаю своего ребенка. Ты говоришь, что ты был плохим сыном для меня? Нет, это я была для тебя плохой матерью...
 - Мама...
 - Не утешай меня.
 - Смогу ли я? Но светает, мама.
 - Когда ты придешь попрощаться со мной?
 - Я уже прощаюсь, мама...